Движение в защиту прав избирателей. Наша цель — свободные и честные выборы в России. RU EN
Карта сайта Регионы Сервисы EN
Cover
Коллаж: Ксения Тельманова

«Разница между электронным и обычным голосованием в Москве может объясняться естественными причинами»

Блог | Борис Овчинников
Аналитик, координатор независимых наблюдателей. Бутырский район, Москва

Обещанный пост про то, фальсифицированы ли результаты онлайн-голосования в Москве. Ох, боюсь в меня сейчас полетят помидоры...

Я считаю, что разница в результатах голосования в Москве между обычными участками и онлайн-участками может объясняться естественными различиями в политических предпочтениях людей, доверяющих и не доверяющих онлайн-голосованию. Оборот «может объясняться» не означает, что я твердо уверен в отсутствии фальсификации результатов онлайн-голосования — но предположение, что результаты были фальсифицированы, нельзя считать доказанным и нельзя считать единственно возможным объяснением.

Дальше много деталей (сразу прошу прощения — изложение не получилось сделать простым для понимания). Но если коротко, то:

  • различия в соотношении онлайн- и оффлайн-голосов в электоратах разных кандидатов выглядит на первый и даже на второй взгляд логичными; 
  • доля избирателей, записавшихся на онлайн-голосование, тем выше, чем выше был на данном участке в 2016 г. результат «Единой России» — притом различия между участками с долей голосующих онлайн в 40% и 60% столь велики, что для крайних вариантов «100% голосует оффлайн» и «100% голосует онлайн» можно ожидать намного более существенных различий, чем те, которые получились в официальных результатах.

Далее детали.

Первый аргумент 

Аргумент слабый, предварительный: я внимательно посмотрел на данные по 196-му округу, сравнил четыре набора цифр — голосования за партии и за кандидатов «на земле» и аналогичные голосования в онлайне. Крутил и так, и этак — и не заметил признаков рисования. Все различия имхо имеют логичные объяснения:

  • доля онлайн-голосов (от всех полученных в округе голосов) из основных партий ниже всего у самых оппозиционных партий — у КПРФ и Яблока, а среди одномандатников — у Рашкина
  • кандидаты Яблока и Новых людей получили меньше, чем их партии, но в онлайне эта разница не такая большая, как в оффлайне — потому что в онлайне меньше доля голосующих согласно «Умному голосованию»
  • зато активный и резко-оппозиционный кандидат Вихарева набрала больше своей партии (Роста), и разница эта особенно заметна в оффлайне, где выше запрос на четкую оппозиционность
  • на первый взгляд внезапно самая большая доля онлайн в голосах за партию не у «Единой России» (как можно было бы ожидать при накрутке ее онлайн-результат), а у «Зеленых» (66% против 60% у ЕР). Почему именно «Зеленые»? Возможно за счет того, что они вторые в бюллетене сразу после КПРФ — и для тех, с кого требовали проголосовать (но не важно кого) и кому при этом не хотелось делать политический выбор и хотелось проголосовать по-быстрее, Зеленые были самым естественным выбором.

Самое любопытное: хотя казалось бы в первую очередь накрутки надо ожидать в результатах по одномандатному округу, доля онлайн-голосов у Рашкина выше, чем у КПРФ, а у Баженова наоборот ниже, чем у «Единой России» — у Баженова 58% всех голосов — из онлайна, а у Единой России — 60% (а если исключить тех, кто голосовал в оффлайне по месту нахождения и соответственно мог голосовать только по партспискам, но в не одномандатном округе, то доля онлайна в голосах за ЕР вообще получается предположительно около 65%).

При детальном сравнении результаты оказываются столь органичными, что можно быть уверенным: они точно не нарисованные с нуля. Как минимум в их основе — реальные результаты. Но формально нельзя исключить и версию, что поверх реальных результаты могли накинуть понижающие коэффициенты для некоторых партий и кандидатов и перекинуть все выкроенные таким образом голоса Баженову и «Единой России».

Второй аргумент

Ну а теперь второй аргумент — на мой взгляд, более основательный. Есть данные о распределении избирателей, записавшихся на онлайн-голосование, по обычным избирательным участкам, к которым они были приписаны. И если их сравнить с результатами предыдущих думских выборов, то станет видна достаточно четкая связь: доля избирателей, ушедших в 2021 на онлайн-голосование, тем выше, чем выше был результат «Единой России» в 2016-м году на этом участке. Если провести регрессионный анализ, то видно три фактора из статистики голосования 2016 года, повышающих долю записавшихся сейчас на ДЭГ — это процент «Единой России, процент ЛДПР (очень сильный фактор — мультипликатор 1.2) и процент не голосовавших.

Само по себе подтверждение корреляции между популярностью партии власти и популярностью онлайн-голосования — банальный результат. Но тут открывается новая возможность — а что если экстраполировать наблюдаемый тренд, и таким образом оценить, как должен был бы голосовать в 2016 году гипотетический участок, на котором сейчас вообще не нашлось бы желающих голосовать онлайн, и как должен был бы голосовать такой же гипотетический участок со стопроцентной записью на онлайн. Такая экстраполяция — это по сути примитивное моделирование того, как пять лет назад голосовали бы на обычных участках и в онлайне, если бы уже существовало онлайн-голосование (и оно также активно продвигалось бы, как сейчас)

График 1

На первом графике — 2814 типичных участков. Это участки в «старой Москве» (без ТиНАО) с численностью не менее 750 избирателей, с долей записавшихся на онлайн-голосование не менее 10% (и не более 40%) от исходной списочной численности и с результатом «Единой России» в 2016 году не менее 8% и не более 16% от списочной численности (последнее условие понадобилось, чтобы исключить участки, где результаты пять лет предположительно фальсифицировались). 

По оси X — оценка доли избирателей УИКа, голосовавших онлайн (оценка без учета колебаний «явки» записавшихся на онлайн-голосование от участка к участку — условно считаю, что она везде составила 96,5%, как в среднем по Москве; соответственно доля голосовавшихся онлайн считается как результат деления количества записавшихся на ДЭГ, умноженного на 96,5%, на сумму этого числа и количества проголосовавших на участке). 

По оси Y — доля голосов за «Единую Россию» на участке пять лет назад (в%% от количества проголосовавших). Судя по этому графику, в среднем каждый один процентный пункт разницы между участками по доле голосующих онлайн в 2021 г. «приносил» пять лет назад плюс 0,43% к результату «Единой России» (и отнимал 0,08% у КПРФ). Если по оси Y показать проценты не от проголосовавших, а от списочной численности (образца 2016 г.), то получается +0,04% для ЕР и −0,07% для КПРФ (сам график я поленился включать в текст) — сумма двух коэффициентов существенно снижается, потому что для участков с большой долей проголосовавших онлайн сейчас характерна пониженная явка в 2016 г., но это и логично — по сути это арифметический эффект.

График 2

Для второго графика я все участки (уже не отфильтровывая мелкие, новомосковские и вероятно фальсифицированные в 2016 — не отфильтровывал, потому что дальше используется медиана, которая слабо реагирует на аномальные отклоняющиеся участки) поделил на «бины» по 1% исходя из доли голосующих онлайн. На графике показаны бины от 37-38% до 60-61% — это все бины, в которые попало не менее чем по 30 участков. Для каждого бина показан медианный (т. е. ниже и выше которого находится равное количество участков из этого бина) результат «Единой России» и КПРФ. Параметры линии тренда получаются почти такие же, как на первом графике (+0,44% на каждый процентный пункт для ЕР и −0,09%, точнее −0,085%, для КПРФ). Если считать проценты от списочной численности, то +0,04% и −0,08%), так что второй график полезен просто как альтернативная визуализация.

Константы линейных регрессий показывают ожидаемые значения для гипотетического участка с нулевой долей записавшихся на онлайн-голосование. По сути это модель того, как предположительно голосовали 5 лет назад те, кто сейчас проголосовал на обычных участках. Получается по первому графику 13,4% у «Единой России» и 18,4% у КПРФ, по второму графику 13,6% на 18,3%. Регрессии для списочной численностью дают «прогноз» в 10% от всех избирателей за «Единую Россию» и 8,5% за КПРФ. 

Если же к этим константам добавить коэффициент наклона, то мы наоборот получаем «прогноз» для гипотетического участка с 100%-ной долей записавшихся на онлайн-голосование, т. е. модель того, как пять лет назад голосовали те, кто сейчас выбрал ДЭГ. Получается около 57% за ЕР против 10-11% у КПРФ в процентах от проголосовавших или 14% против 1,0-1,4% в процентах от списочной численности. Напоминаю, что это мы моделируем результаты голосования 2016 года — когда в действительности в целом по Москве ЕР уверенно выиграла (даже если не учитывать предположительно фальсифицированные участки, в среднем получается 35% у ЕР против 14% у КПРФ (а сейчас с учетом ДЭГ — 37% на 23%).

Использованный метод дает оценку, что в 2016 году среди ныне голосующих онлайн доля голосов за ЕР была на 44 процентных пункта или в четыре с лишним раза выше, чем среди голосовавших сейчас оффлайн. Для КПРФ разница в другую сторону — примерно 8 п. п. или 1,8 раза. В 2021 году по фактическим данным разница в результате ЕР между оффлайн- и онлайн-голосованием 15 процентных пунктов или 1,5 раза (45% против 29%), в результате КПРФ — 14 п. п. или 1,9 раза (16% против 30%). То есть если говорить про разброс результатов Единой России, то он в 2021 году в 3 раза меньше (!), чем предполагает моя модель для 2016 года. Для КПРФ разница даже больше, чем предполагает модель — но это можно объяснить ростом общего результата партии и дополнительной агитацией сторонников партии против использования онлайн-голосования.

Почему для «Единой России» модель показывает, что различия между оффлайновыми и онлайновыми результатами должны быть даже больше, чем они сейчас получились по факту? Предположу, что главная причина — моя модель не учитывать «соседский фактор», влияние окружения. Моя модель предполагает, что выбравшие оффлайн-голосование голосуют в среднем одинаково по всей Москве — и на оппозиционных участках, где большинство голосует оффлайн, и на провластных участках, где большинство голосует онлайн. 

В действительности же картина более сложная — и скорее всего разница в электоральных предпочтениях между участками с большой и маленькой долей выбравших онлайн-голосование определяется не только большей лояльностью голосующих онлайн, но и тем, что оба сегмента (голосующие онлайн и голосующие оффлайн) на участках с преобладанием онлайн-голосования более лояльны к власти и ЕР, чем те же сегменты на участках с преобладанием оффлайн-голосования. Если это так, то использованный мною тренд («зависимости» результата ЕР в 2016 году от нынешней доли онлайн-голосующих) должен быть не линейным, а S-образным, с выравниванием на краях, в районе 0% и 100%, и с максимальной скоростью подъема как раз в районе 50%. Но проверить мы это не можем, потому что хорошая статистика по участкам у нас есть только для центральной части графика, для диапазона от 40% до 60%.

Но это детали, главный же вывод: сравнение данных по доле голосующих онлайн с электоральными результатами тех же участков в 2016 году показывает, что наблюдаемые различия между результатами голосования на обычных участках и в онлайне вполне могут быть объяснены существенными различиями в географии расселения и политических предпочтениях онлайн- и оффлайн-электоратов. Из этого не следует однозначный вывод, что при подсчете результатов ДЭГ не было фальсификаций — у нас нет возможности проверить это. Но утверждения, что наблюдаемые различия могут объясняться только фальсификациями и что наличие фальсификаций при подсчете результатов ДЭГ можно считать доказанным, на мой взгляд необоснованны. И выше я постарался показать почему.

При этом я уже писал, что вопрос, была ли подкрутка результатов онлайн-голосования, на самом деле вторичен. Могу тут только процитировать самого себя:

Имеет ли ответ на вопрос «фальсификация это или нет» принципиальное значение?

На мой взгляд НЕТ. Других проблем онлайн-голосования (принуждение к нему; сомнения избирателей в конфиденциальности выбора; невозможность проверки того, голосует ли человек самостоятельно и не под контролем ли; невозможность проверки подсчета результатов; обилие технических сбоев) достаточно для того, чтобы требовать его отмены.

И весь этот пост про вероятно нефальсификационную природу различий в результатах — он не к тому, что с ДЭГ все хорошо. Смысл поста скорее в движении к более объективной оценке электоральной ситуации, и в т. ч. мобилизационного потенциала власти.

Специальная оговорка для тех, кто захочет радостно цитировать мой пост для оправдания и защиты онлайн-голосования — пожалуйста, цитируйте, но с обязательным включением нижеследующего утверждения:

«Система онлайн-голосования находится в руках жуликов и фальсификаторов, у которых есть и технические, и (а)моральные ресурсы для того, чтобы при необходимости подкрутить результаты онлайн-голосования в нужную сторону. Даже если эти возможности не были задействованы сейчас, не означает, что они не будут задействованы в будущем. Будут, если общество не добьется отмены или как минимум существенного редизайна онлайн-голосования».

Читайте также: